|
Этот год по своей сути представлял собой ренессанс всего ранее зажимаемого, в силу прекращения социального прессинга. Точнее, его невозможности в рамках полного разброда на всех уровнях городских субкультур, политике и производстве. Помноженного на КПД от противостояния хардкор-тусовки и прессингующих, в результате чего практически весь центр был зачищен от гопоты практически вплоть до 91 года. На освобожденное пространство вывалилась толпа модников, окончательно маргинализировавшаяся студентня вместе с бросившими обучение птушниками и школьниками. Центр со всеми концертами, кооперативными кафе и дискотеками практически на три года превратился в один пестрый и гудящий клуб, без каких-либо предрассудков и социального снобизма. При этом сложившиеся товарно-денежные отношения пока еще никак не влияли на коммуникативность, да и нужны они были исключительно в рамках модно-меломанского рынка, к этому периоду достигнувшего своего апогея не только в Москве, но и в Ленинграде. Помимо «советских кажуалов» и посетителей концертов и дискотек, на улицы выбрались отсиживающиеся битники и хиппи, система которых на этот момент окончательно разложилась. В силу чего часть «волосатых» примкнула к рокерам и металлистам, небольшая часть переименовалась в «иппи», создавших вместе с афганцами «комитет самообороны». А остатки коммуникации 80-х продолжали деградировать под растафарианским флагом на Чистопрудненском бульваре в кафе ресторана «Джелторанг» и «Туристе». С Арбата их и уже не воспринимаемых всерьез остатков «ждани» постепенно вытесняли тусовка утюгов-«матрешечников», торгующих атрибутикой и сувенирами толпам нахлынувших туристов, и новое поколение брейкеров, переместившихся сюда из «Молока» и уже пытающихся читать рэпы. В этом же году открылась еще одна меломанская точка возле магазина «Мелодия» на «Маяковской», куда по выходным съезжались рокеры с Горбуново, которое постепенно из «толпы» начало превращаться в какой-то кооперативный рынок, торгующий всем и вся. Ночная жизнь кипела за счет рокерских выездов, первых ночных концертов и дискотек, а футбольные выезды этого периода также достигли своего апогея. На ленинградском матче Спартак-Зенит был установлен рекорд в 2500 выездных фанатов.
Приток немалого количества «концертно-дискотечной» молодежи на улицы не мог не отразится на субкультурах, которые новобранцы начали «отображать». Все это в итоге вылилось в еще более замкнутые и жесткие «племена», на ходу меняющие дресс-код. Московские стиляги склонились в сторону рокабилльного стиля, панки в сторону винтажно-модовского и «хард-модовского». Участие этих групп в артистических процессах способствовало сложению еще одного полувинтажного рынка на базе «Тишинки», удобно расположившейся невдалеке от сквотов и мест тусовок.
К этой коммуникации примкнули и остатки «нью-вейверов», уже экспериментирующих в рамках «эйсид-культуры». Рокеры выделились в отдельные униформированные группы байкеров. Летом образовался мотоганг «Ночные волки». Остальные, усмотрев в этом процессе определенный вид формализации, отказались входить в какие-то мотообъединения, предпочитая районные катания, или вовсе стали пересаживаться на мотороллеры.
В целом, складывалось впечатление, что заматеревшие и не очень подростки, обретя самостоятельность, окончательно утратили веру в справедливость мира взрослых, но при этом субкультурные рамки и достаточно плотная занятость удерживали участников от крайностей и напастей. «Деловой» и субкультурный мир размежевались и пребывали в рамках собственных этажей «новой общности». Отчасти эта ситуация была отражена в фильме «Авария - дочь мента», снимавшемся в этом году.
Нарастающее присутствие в городе околополитической инженерии, не вписавшейся в кооперацию, всячески игнорировалось, как и потуги остатков комсомольских организаций задействовать участников в своих схемах. Тем более что у них теперь было предостаточно клиентелы в виде «обычной» молодежи, которую они окучивали через телеразвлечения и эстраду. В музыкальном плане с рок-эстрадой тоже стало все понятно, поэтому, как и прежде, поддерживались исключительно «свои» группы или отчаянные экспериментаторы вне зависимости от стиля. Любое участие в официальных программах переживших пик «несоглашательства» групп выражалось в жесточайшем стебе, вводившем в оцепенение даже бывалых неформалов. Хотя для точности можно заметить, что даже самые радикальные проявления уличных бесчинств уже не воспринимались в этот период как некое откровение. Видеобум, дестабилизация и телевидение и пресса сделали свое дело. Но посещение меломанской тусовкой концертных программ все еще носило регулярный характер с заполнением первых трех рядов возле сцены, являя собой поведенческий ориентир для подрастающего поколения.
Коммуникация «люберецкого братства» в этом году прекратила свое существование, а в ЦПКО к этому времени начали играть первую скрипку новые гоп-формации из Подольска и Набережных Челнов (Брежнев), еще более криминализированные и не скрывающие прозрачности намерений. По мотивам пребывания этой формации уже «третей волны» позже будет снят фильм «Луна-парк», оказавшийся замыкающим в серии фильмов, посвященных подростковой проблематике.
Остатки собственно подмосковной коммуникации, напрямую к этому процессу отношения не имевшие, осели в кинотеатре «Октябрь» и гостинице «Россия». Ставшей к этому времени неофициальным офисом элиты столичного криминала, начавшего передел кооперативно-территориального хозяйства, не вмешиваясь в субкультурные дела и отдавая дань стоическому «отрицалову», впрочем, численности и связям с районными субкультурками тоже.
Ленинград, все еще пребывающий вдалеке от таких жестких реалий и финансовых потоков, пребывает в своем вольном состоянии, слегка обескровленный оттоком событий и творческих кадров. Но сквоттерская жизнь с подключением не вписавшихся в кураторские схемы неформалов кипит, несмотря на то что часть все же выбирает неизбежный на тот момент путь формализации. В этом году происходит суд над Олегом Григорьевым, вступившим в отношения с местным участковым, в результате которого тот утратил честь мундира и фуражку. В защиту поэта вступаются неформальные и литературные круги, и оправдание Григорьева выглядит в этот период как маленькая, но приятная победа над несправедливостью. Но постепенно наступает окончательная дифференциация между арт-средой и неформальным миром. В дальнейшем все пытаются вписаться в новую ситуацию также самостоятельно, но уже порознь.
|
